Беженцы Первой мировой войны. По воспоминаниям краеведа Федора Горбунова

 

Федор Ильич Горбунов как будто знал, что через 100 лет его документы будут востребованы как никогда. Воспоминания Федора Горбунова о жизни Челябинска и населения города очень помогают воссоздать широкую историческую картину времен Первой мировой войны, революции 1917 года, Гражданской войны и первых лет советской власти. Через призму личностного восприятия простого гражданина провинциального Челябинска события предстают в ярком свете. Личные воспоминания, хотя и обладают большой долей субъективности, но это очень важный и информативный исторический источник, который может многое рассказать об эпохе, сохранить дыхание времени. В рассказах «Пробка», «Откупорка» и «Губэвак» Федор Горбунов повествует в рамках жизни и деятельности переселенческого пункта и положения беженцев о событиях периода Колчака в Челябинске, прихода Красной армии и установления Советской власти. Даже искушенным историкам-краеведам  будет интересно узнать о том, как Челябинск в те трагические годы практически стал столицей беженского края, как стягивались на железнодорожную станцию Челябинска из Сибири и других отдаленных мест беженцы Первой мировой войны, жаждущие вновь оказаться в родных местах, откуда их выгнала война, и застревали здесь; какая им была оказана помощь и т.д.  

Публикация подготовлена ведущим археографом Еленой Рохацевич по материалам фонда Ф. И. Горбунова (Ф. Р-263. Оп. 2. Д. 6).

Пробка

После заключения Брест-Литовского мира, когда на германской границе наступило некоторое успокоение, в канун 1917 и в 1918 году началось обратное движение из Сибири беженцев войны с западной границы на свои родные пепелища. Движение было значительное, но оно задерживалось за недостаточностью вагонов и паровозов, разбитых войной, и главное, занятых в это время возвращающимися с фронта солдатами, которыми не только до отказа набивали вагоны и тормоза, но и крыши вагонов. Вследствие этого беженцы задерживались на станциях, особенно на ст. Челябинск, как узловой. Здесь и получилась так называемая «пробка».

Беженцев скапливалось все больше и больше. Пробка все туже закупоривалась. Хотя частично все же отправлялись поезда на запад, но не могли вычерпывать всю массу, которая, как вода весной, все приливала.

В июне 1918 года с захватом власти чехами, когда образовался за Волгой фронт гражданской войны, пробка окончательно закупорилась. Проезд через фронт стал невозможен, и притом железной дороге было не до беженцев – она едва была в силе обслуживать нужды войны.

Стихийное же движение беженцев, как волны, заливали станцию Челябинск, люди заполняли все вокзальные помещения и перрон. Ютились под открытым небом, в грязи и в голоде, т.к. скоро проели все свои скромные запасы. Положение создавалось угрожающее. Организованный в то время исполнительный комитет народной власти пришел беженцам на помощь путем выдачи им ежедневно по порции горячей пищи из кухни переселенческого пункта, находящегося тут же, на перроне. Но эти меры все же не устранили угрозы вспышки эпидемии.

Вопиющие антисанитарные и антигигиенические условия жизни беженцев сделали свое дело – появился тиф.

Тогда исполнительный комитет народной власти решил организовать изолятор для заболевших. Помещение для изолятора было назначено на бывшем механическом заводе Столль, известном в свое время под фирмой «Вулкан». Для содержания этого изолятора был отпущен кредит в распоряжение переселенческого пункта, который был обязан оборудовать изолятор всем необходимым инвентарем и предоставить обслуживающий штат. Медперсонал был назначен от города.

Переселенческий пункт в качестве заведующего этим изолятором назначил меня, дав в мое распоряжение заведующего кухней Е. А. Двиняникову, к ней кухарку, сторожа и стражника Безголосова. Весь этот штат – старые переселенческие работники.

Дело быль уже осенью 1918 года. Наступали холода и сырость. Нужно было торопиться. Наскоро побелив давно заброшенное, закопченное здание завода, вычинив разбитые стекла в окнах, исправив печи, обставив помещение топчанами, как койками в больнице, оборудовав кухню и небольшую амбулаторию, мы приступили к делу.

С вокзала ежедневно возили больных возами. Тут были не только тифозные. Были туберкулезные в последней стадии, были и полусгнившие, разлагающиеся венерики. Все грязные, рваные, изможденные голодом и холодом и пережитыми мучениями.

Это была ужасающая картина грязи, нужды и смерти. Смерти ужасной, отвратительной. Обходя ежедневно эту ужасную клоаку гнили и разложения еще живых телом, но уже мертвых душой людей, жутко было смотреть, как метаются в предсмертных агониях люди, слышать их стоны, разные просьбы о помощи, об отправки, куда им нужно. И вместо удовлетворяющих их ответов на их просьбы рекомендовать одним идти к врачу, к другим – звать врача, а двух-трех – выносить в мертвецкую.

Болели почти все. Смертность была сильная. Болезнь перебросилась, конечно, и на обслуживающий персонал, как хозяйственный, так и медицинский. Тифом болели все, начиная от стражника и кухарки и кончая санитарами и врачом. Стражник Безголосов и зав. кухней Двиняникова Е.А. не поправились – стали жертвой в этой борьбе со смертью.

Оказываемая медпомощь и питание горячей пищей ежедневно все же несколько помогало, но, принимая во внимание остроту болезни и условия жизни, не могло вполне приостановить смертности, тем более, что больные вновь и вновь поступали в изолятор. И «Вулкан», как ненасытный чудовищный зверь, глотал все новые жертвы. А пробка на железной дороге все крепче закупоривалась.

Откупорка

Несмотря на то, что фронт Гражданской войны в 1919 году продвинулся уже далеко за Челябинск, вглубь Сибири, пробка на станции Челябинск не откупорилась вследствие возникшей на западе войны с Польшей и оставалась закупоренной до замирения с Польшей. После чего, уже в 1921 году, на переселенческом пункте из переформированного пленбежа был организован губернский эвакуационный пункт, или сокращенно – губэвак, в функции которого входило задание: в плановом порядке эвакуировать всех беженцев и пленных.

Только тогда началась планомерная откупорка пробки и постепенное выкачивание из Челябинска по-прежнему наплывающих беженцев и военнопленных. Разгрузка продолжалась долго, до конца 1923 года и шла сложно потому, отчасти, что был жестоко разбит войной транспорт, а главным образом потому, что основная масса беженцев, возвращающаяся на родину, оказалась иностранцами, подданными Польши, в территорию которой отошли все пограничные с Германией места.

По мирному договору с Польшей мы должны были в определенный срок вывести всех беженцев, ныне граждан Польской республики, на польскую границу и сдать по именным подробным спискам польским властям. Эта кажущаяся на первый взгляд простая вещь в практическом ее выполнении оказывалась довольно сложным делом. В составляемых челябинским губэваком списках беженцев вносились сведения не только о звании, имени, возрасте возвращающихся беженцев, но и сроке их пребывания в беженстве, род их занятий в это время, служба в армиях, их политическая окраска и прочите щекотливые вопросы. Эти списки предварительно отправлялись в Москву, где их детально рассматривала специальная русско-польская смешанная комиссия. И только получив эти списки обратно, утвержденными комиссией, губэвак мог отправить этот эшелон. Списки составлялись поэшелонно.

Возвращение Москвой этих списков иногда подолгу задерживалось в силу разногласий между членами комиссии. Русские старались направить в Польшу более или менее пропитавшихся идеей коммунизма и задержать заведомо враждебно настроенных против коммунизма. Представители же Польши хотели как раз обратного  Вычеркивали из списков лиц, коих они подозревали в зараженности коммунизмом и вписывали по прошениям лиц, не внесенных в списки.

Так или иначе, комиссия приходит к соглашению, и с разными исправлениями утверждает списки. А время шло. Паны дрались, а у холопов чубы трещали.

Стянутые в Челябинск беженцы, скапливались по несколько тысяч человек, занимали все переселенческие бараки, пленные бараки, построенные для военнопленных и вокзальные залы 4-го класса. Жили в сильной скученности, грязно, и хотя им ежедневно выдавалась порция горячей пищи и хлеб, все же этого питания им было недостаточно. Одежда давно износилась. Наступили холода. Все это вместе взятое породило тиф. Смертность среди беженцев была большая.

Соблюдать все обрядности похорон не приходилось, не было возможности, а делалось это просто. Близкие умершего собирались, рыли наскоро могилу на ближайшем кладбище и, привязав труп к маленьким саночкам, волокли на кладбище. Жутко было видеть эти похоронные процессии, когда привязанный к маленьким саночкам мертвец своими мерзлыми пятками свешивающихся ног бороздил дорогу…

Так раскупоривалась пробка, больно щелкая по беженцам, которые страдали не только от тесноты, голода и холода, но и от обслуживающих их сотрудников губэвака. И что всего хуже – их обирали сотрудники губэвака, пристраивающиеся на службу из числа таких же беженцев и военнопленных. Эти питы брали большие взятки с беженцев, сколько-нибудь имущих, за то, что отправляют их прежде других, вне очереди. Урывали их хлебные пайки, кормили недоброкачественными продуктами. Все это у меня было изложено в стихотворной форме под заголовком «Кривое зеркало» и зачитано сотрудникам во время торжественной встречи нового 1922 года.

ОГАЧО. Ф. Р-263. Оп. 2. Д. 6. Л. 39-44 об. Подлинник. Рукопись.

Губэвак

Штат губэвака, переформированного из пленбежа, в большинстве был составлен из тех же обслуживающихся им беженцев и пленных, которые по очереди эвакуировались, и их места занимались другими беженцами и пленными. Штат, таким образом, был текучий и не приспособленный к делу, не имел опыта работы и чувствовал себя временным, естественно, не особенно увлекался делом и не старался хорошенько освоиться с работой, а наоборот, всеми силами старался поскорее вырваться на родину. Вследствие этого дело эвакопункта сильно хромало.

Чтобы направить дело, губисполком додумался привлечь в порядке трудовой дисциплины к работе на губэваке старых опытных работников переселенческого пункта, о чем было в 1921 году издано специальное обязательное постановление. Это постановление вытекло из соображения, что работа по эвакуации родственна работе по переселению, и с ней лучше справятся местные старые переселенческие работники, имеющие большой стаж, и штат будет более устойчив, меньше будет текучести, дело пойдет лучше. И это, надо сказать, оправдалось.

В числе привлеченных в губэвак старых переселенческих работников был и я. Управление губэвака распределялось на отделы: административный, счетно-финансовый, эвакуационный и отдел снабжения. Кроме того, работали две кухни-столовые, хлебопекарня, больница и амбулатория. Весь обслуживающий штат состоял из 156 человек. Первым начальником губэвака был т. Пономарев, который в 1921 году вместе с заведующим эвакуационным отделом т. Журавчиком из военнопленных (поляк австрийский), его делопроизводителем т. Кулаком, зав. кухней Кучиным и другими в числе семи человек, был арестован и посажен в тюрьму. Ревизией было установлено, что Журавчик с Кулаком брали взятки с беженцев мукой и деньгами, зав. кухней Кучин крал мясо, муку и масло и продавал на базаре и пр.

Начальник Пономарев, хотя и не был уличен ни в каких злоупотреблениях, но привлечен к ответственности за попустительство и халатное отношение к делу. В тюрьме Пономарев заразился тифом и помер. Журавчик бежал. Так избежали суда главные подсудимые, а наказание понесли мелкие служащие – стрелочники.

Вместо т. Пономарева начальником губэвака был назначен бывший комендант губчека т. Тестов А. В. Это живой, энергичный, предприимчивый парень, но любил крепко выпить. А выпивши – дебоширил, бегал по пункту с наганом, стрелял и ругался и очень увлекался женщинами. Всячески соблазнял женщин на половые отношения с ним, в крайних случаях прибегал к угрозам, в особенности в состоянии опьянения. И в 1922 году он был привлечен к суду за покушение на изнасилование сиделки больницы губэвака. Суд присудил его к отбыванию принудработ на год, каковой он и отбывал Челябкопях. Вместо Тестова начальником поступил Евтеев В. И. Это был степенный, безобидный мужик. Выпить тоже любил, но пил иногда только дома, по «секрету», и никто его пьяным не видел.

С поступлением Евтеева в 1922 году губэвак был переименован в базисный переселенческий пункт, т.к. эвакуация беженцев и военнопленных заканчивалась и начиналось возрождаться остановившееся во время междоусобицы переселенческое движение. В связи с окончанием эвакуации и слабым еще движением переселенцев дела губэвак-базпункта все больше сокращались. В связи с чем стал поэтапно сокращаться штат и упраздняться некоторые отделы, сливаясь из двух-трех в один. И в канун ноября 1923 года базисный переселенческий пункт, переименованный к тому времени просто в Челябинский переселенческий пункт, настолько свернулся, что вел наблюдения за имуществом пункта и регистрацией порядка прохождения переселенцев. Оставлено было всего четыре человека. Остальной штат был весь распущен. Губэвак выполнил свою миссию и скончался.

ОГАЧО. Ф. Р-263. Оп. 2. Д. 6. Л. 45-47 об. Подлинник. Рукопись.