Рябина на снегу

Запорошенный снегом Катав-Ивановск. Я иду по белой дорожке, в белой мгле, ежась от холода. И вдруг – будто пламенем обожгло: прямо на снегу лежат красные кисти рябины. Они кажутся такими беззащитными и одинокими на холодной земле, что рука невольно тянется подобрать эти красные ягоды.

Сейчас ушли из памяти какие-то детали той давней поездки в старый уральский городок, а рябина на снегу до сих пор перед глазами. Может быть, потому, что напоминает о судьбах катав-ивановских женщин, что были оторваны 80 лет назад от родного семейного очага и, как те рябиновые кисти, брошены безжалостной рукой в холод и одиночество. Да еще эта песня про уральскую рябинушку, что пел катав-ивановский хор в тот давний мой приезд…

В историях, услышанных в Катав-Ивановске почти 30 лет назад, может быть, ничего особенного нет. О том же могут поведать тысячи жен, детей, внуков тех, кто был объявлен «врагом народа». Но потому и хочется рассказать эти истории или хотя бы одну из них, потому что в ней, как в капле воды отразились сломанные, исковерканные судьбы сотен тысяч советских людей, честных граждан, уничтоженных силой, имя которой сталинизм. Наш нравственный долг – помнить об этом и передать память следующим поколениям…

Знакомство с Клавдией Николаевной Дудиной много лет назад началось заочно, с ее стихотворения, присланного в челябинское общество «Мемориал». Я помню его даже сейчас:

Под грузом небылиц воспоминанья зыбки.

В те годы с наших лиц исчезли все улыбки.

И тем стократ острей сам смысл существованья,

Ведь средь толпы людей к нам не было вниманья.

- Не стоишь суеты! – кричит сама природа –

Ты выплеск черноты, ты – дочь врага народа!

Это Клавдия Николаевна написала о себе и других детях, оставшихся сиротами по воле великого отца народа и кормчего страны. Помню, в ее квартире на стене висели фотографии отца и матери – единственное, что осталось от родных людей. Да еще две справки о реабилитации и ручка отцовской трости: после царской каторги у участника первой русской революции 1905 года Николая Дудина был поврежден позвоночник, и он ходил, опираясь на трость.

Рассказ о своих родителям Клавдия Николаевна начала издалека. 1900-е годы. В большом достатке жила семья катав-ивановского владельца завода Константина Мирскова. Его дочь Евдокия, вопреки родительской воли, полюбила молодого рабочего парня, сына заводского слесаря. Да и как было не полюбить Николая Дудина: выделялся он среди сверстников серьезностью, склонностью к книгам и искусству, писал стихи и хорошо рисовал, играл на сцене в самодеятельном театре. В наследство от отца достались Николаю золотые руки. Любую работу делал шутя.

Любовь та оказалась взаимной. Но родители Дуни распорядились ее судьбой по-своему. Стала она женой сына другого заводчика – Цыганова. А Николай Дудин покинул Катав-Ивановск, ушел в революционную борьбу, за что получил 20 лет каторги.

Тем временем жизнь в Катав-Ивановске  текла обычным чередом. У Цыгановых родилось четверо детей. И прожила бы Евдокия тихо и мирно с нелюбимым мужем. Но ворвалась в сонный городок и в сонную Дунину жизнь революция. Потом гражданская война…

За Колчаком засобирались уезжать из города Мирсковы и Цыгановы. Но Евдокия на этот раз сделала выбор сама: на горе ли, на счастье решила не покидать родную землю. Не подействовали ни угрозы и уговоры мужа, ни родителей. Она осталась вместе с детьми в Катав-Ивановске. Тяжело ей пришлось с малышами. Но вернулся Николай Дудин, революция освободила его от каторги. Встретились – оказалось ничто не убило их любовь. Не посмотрел Николай на то, что приходилось ему принимать на себя заботы о чужих детям, что опасно по тем революционным временам брать замуж буржуйскую дочь и жену, чьи родственники удрали с белыми. Всем пренебрег Николай ради счастья быть с любимой женщиной. Цыгановских детей усыновил, появилось четверо своих. Все росли в одинаковой заботе.

Клавдия Николаевна вспоминала, что семья была очень дружной, все любили читать, играли на музыкальных инструментах, рисовали. А когда рисовал отец, дети не дыша наблюдали за появлением новой картины.

Николай Васильевич работал на цементном заводе техником-сметчиком, был хорошим специалистом, доброжелательным, отзывчивым человеком. Евдокия Константиновна, как большинство женщин тогда, занималась хозяйством, воспитывала детей.

Беда пришла в семью не сразу, хотя вокруг уже сгущались тучи: то соседа возьмут в НКВД, то товарища по работе. Сначала у Николая Васильевича были сомнения, вопросы, на которые даже после мучительных раздумий ответов не мог найти: арестовывают преданных партии коммунистов, людей, с которыми вместе сражался за Советскую власть. Не верилось, что такое может случиться и с ним. Но случилось...

Грязные дела вершатся ночью. В одну из таких октябрьских ночей 1937 года пришли за Дудиным. При обыске искали оружие и запрещенную литературу. Ни того, ни другого не обнаружили, но все равно Николая Васильевича арестовали. Больше его семья не видела.

Какое-то время Дудина держали в камере предварительного заключения в Катав-Ивановске. Единственное, что он успел сделать перед смертью (теперь уже известно, что он был расстрелян), это тайно передать записку жене и детям. Клавдия Николаевна помнила ее наизусть: «Меня кто-то подло оклеветал! Не верь никому!!! Не надейся на мое возвращение. Записку уничтожь. Н…».

Кто-то оклеветал… Похоже, оклеветанных оказалось очень много. Одних система, созданная Сталиным, заставляла клеветать, другие делали это вполне добровольно, третьи оказывались в роли сначала клеветников-доносчиков, потом – жертвами чужого доноса и чужой клеветы. Хотя, если разобраться, все они жертвы, зажатые в тиски железной рукой, загонявшей народ в «счастливое будущее».

Через год – еще один удар для семьи: «взяли» Евдокию Константиновну. Может быть, ей припомнили ее буржуазное прошлое, как часто бывало? Нет, арестовали как жену врага народа, или, как тогда говорили, ЧСИР (член семьи изменника Родины). Вместе с ней взяли еще десять катав-ивановских домохозяек, растивших и воспитывавших детей. У них не было даже собственной статьи, как у мужей, – 58 УК РСФСР. Просто ЧСИР.

У Дудиных конфисковали все: книги, отцовские картины, фисгармонию, постель, даже ребячью одежду. Выгнали на улицу в чем были. Жалостливые понятые не выдержали: «Оставьте детям хоть простынку, подушку, одеяло». Зачем? Сыновьям уже было уготовано новое место жительства – детский дом НКВД в расположении карагандинских лагерей. 15-летняя Клавдия осталась в Катаве одна, без средств к существованию. Помогли добрые люди – соседи, потом – директор педагогического училища. Выучилась, поступила работать в начальные классы усть-катавской школы.

Евдокия Константиновна, помня о записке мужа, долго ничего не подписывала во время следствия. А требовали от нее сделать признание, что муж контрреволюционер, эсэр. Как-то раз приехал из Челябинска работник НКВД и сказал ей: «Подпишете или не подпишете – все равно участь ваша решена». И действительно, судьба Е. К. Дудиной решилась без суда, без адвоката и прокурора: восемь лет лагерей. Отбывала она  свой срок в Карлаге вместе со своими землячками: М. И. Бисяриной, А. И. Воробьевой, Е. А. Волочневой и другими.

Сотни тысяч заключенных женщин сидели в лагере. Трудились от зари до зари на каторжной работе. Питание – баланда да каша-размазня. Когда удавалось выполнить неимоверно высокую норму, что было не так уж часто, женщинам выдавали к их маленькой паечке по 800 граммов хлеба дополнительно. Часть этого хлеба не съедали, а сушили сухари. Потом дарили маленькие сухарики друг другу на день рождения.

Восемь лет – от звонка до звонка – мать и дети были врозь. Жили в нечеловеческих условиях, когда и зима, и лето казались одинаково холодными. И только тонкая ниточка связывала родных людей – письма.

У Клавдии Николаевны сохранилось всего несколько писем от брата Марка, которые он писал матери. Пожелтевшие от времени листочки, и на каждом непременный штамп: «Карлаг НКВД. Цензор №…». И это на детских письмах! Письма рассказывают о жизни детей в детдоме, потом – в колхозе, куда их «сдавали» на работу. В одном из писем сын писал Евдокии Константиновне: «Мамочка, на сколько лет вас  с отцом осудили??? Неужели пожизненно??? И когда же мы увидим тебя? Если бы увидеть тебя хоть разочек, прижаться к твоим рукам, которые все умели делать… Хоть один раз в своей одинокой жизни взглянуть на вас».

Последнее письмо Марк написал 1 июня 1944 года уже из армии, с фронта: «Дорогая мамочка, если б вы знали, как у меня болит сердце за вас. Так хочется пожить всем вместе. Хоть бы небольшое время». А в конце письма приписка: «Если погибну, то ведь за Родину! А Родина мне тоже мать».

Не удалось увидеться сыну с матерью. Марк погиб в боях за Польшу в 1944 году. А сама Евдокия Константиновна после восьми лет Карлага еще год не могла вернуться в родной Катав-Ивановск, была «ограниченкой».

Как-то в разговоре Клавдия Николаевна упомянула о сталинских словах: «Дети за родителей не отвечают». Дудины ответили полной мерой, а вместе с ними и сотни тысяч таких же ребятишек, обездоленных тогдашей политической системой. Давно нет в живых матери, Евдокии Константиновны, сыновей и самой Клавдии Николаевны, педагога, ветерана труда, активистки в поиске информации о судьбах катав-ивановских репрессированных и их семей. Не удалось ей тогда, почти 30 лет назад, заглянуть в архивно-следственные дела отца, Дудина Николая Васильевича, и матери, Дудиной Евдокии Константиновны. А я недавно взяла эти дела и изучила – в память о неугомонной, самоотверженной учительнице из Катав-Ивановска, сохранившей долгую, добрую память о своей семье, о невинно пострадавших родителях, маленьких братьях – НКВДэшных детдомовцах. Дело Дудина – объемное, в трех томах, потому что в нем собраны документы на нескольких катавцев, простых работяг, которых работники НКВД буквально сделали участниками контрреволюционной эсэровской организации, а Николая Дудина, коммуниста, преданного Отчизне, – главарем катав-ивановской эсэровской «банды». Архивно-следственное дело его жены, Евдокии Константиновны, напротив, очень тоненькое, всего из нескольких документов. Ей в 1938 году было уже 47 лет, восемь детей, старшие жили отдельно, а четверо младших – с ней.  Не пожалели многодетную мать. В протоколе допроса на вопрос о виновности мужа она ответила: «Я ничего не знаю о контрреволюционной деятельности мужа и никогда об этом не слышала. Он ни в чем не виновен».

Елена Рохацевич