Кузьма Коротаев против адмирала Колчака или Почему нельзя доверять слухам: дело об оскорблении Верховного правителя России

11 февраля 1919 г. сын кондуктора Омской железной дороги семнадцатилетний ученик 2-го класса торговой школы г. Челябинска Кузьма Петрович Коротаев сел писать письмо своему дяде, железнодорожнику разъезда Кондратьевка Омской железной дороги Федору Егоровичу Родину.

Мальчик, только что пообщавшийся с двоюродным братом Михаилом Дятловым, ранее мобилизованным в Красную армию и успевшим побывать в плену у колчаковской армии (попал он туда под Пермью, вероятно, в ходе успешного взятия города в декабре 1918 г. белыми войсками под командованием А. Н. Пепеляева), явно находился под впечатлением от услышанного. Так он передавал слова кузена: «В плену издеваются над пленными. Запирали в подвале, морили с голода, били. Умирают пленные каждый день сотнями от голода и побоев. О какие ужасти делает наша власть, как издевается над крестьянами и рабочими. Когда достаточно выпили кровь чехи, предложили пленным идти добровольцами воевать с большевиками, и то не всем пленным, а тем, у которых были документы, что они именно мобилизованы были у большевиков. 13 добровольны [так в документе — М.Б.] тут и пошел Миша, решил, что все равно помирать»[1]. В итоге Дятлова отправили на Златоустовский фронт. В Челябинске он, скорее всего, оказался проездом.

Далее в своем письме Кузьма пересказывал новости о родственниках, проживающих на той части страны, что была под контролем большевиков (согласно имеющейся в документах дела выписке из метрической книги, родился он в селе Головинская Варежка Пензенской губернии[2]). Один его дядя, вернувшись из немецкого плена, «обучает солдат», еще один «состоит на службе волостного старшины» (сложно сказать, что имелось в виду, ибо должности эти были упразднены после Февральской революции), третий «служит приказчиком», четвертый успел жениться и уже затем попал в армию. Пожалуй, самая насыщенная судьба была у «дяди Петра Егоровича», который «занимался разбойничеством, грабил крестьян, поджигал», «связался с жуликами […] из нашего села», а затем «поступил добровольцем в армию, оставив на произвол свою молодую жену».

После этого юноша вновь манифестировал свои политические взгляды, назвав Колчака «царь-вампир», Дутова и членов некоего Пермского правительства (опять же, неясно, кого именно он подразумевал в данном случае) «кровопийцами крестьян и рабочего народа». Беспокойство вызывала у него мобилизация, под которую попал один из его товарищей по училищу. В самом конце своего письма Кузьма Коротаев сообщал дяде жуткую новость: на железнодорожной станции якобы стоят шесть вагонов с трупами солдат, которых «привезли с позиции и не хоронят, так они и валяются». На обороте письма юноша написал нехитрые вирши: «Храбрые — убиты, хитрые — в плену, глупые на фронте, умные в тылу»[3].

Не совсем ясен дальнейший маршрут этого послания, но — в итоге оказалось оно в руках следователя военно-контрольного отделения штаба Западной армии контрразведчика Мазина. Сложно сказать, дошло ли это письмо до адресата вообще. Скорее всего, оно было перлюстрировано военной цензурой и сразу же ушло в компетентные органы. Впрочем, как бы там ни было, 11 март 1919 г. Кузьма Каратаев был арестован. Против несмышленого юноши было возбуждено дело о распространении ложных слухов и оскорблении Верховного правителя — адмирала А. В. Колчака.

Более всего следователей озаботили вовсе не эмоциональные выпады в адрес лидеров белого движения и даже не рассказы Михаила Дятлова о пережитом им в плену (неизвестно, чем для солдата в дальнейшем обернулись эти откровения), а именно слова о шести вагонах с трупами на вокзале. Основные усилия следователей ушли именно на то, чтобы понять, кто и как стал источником этих сведений.

Сам Кузьма Коротаев на допросе показал, что о трупах ему рассказал живущий с ним в одном дворе милиционер Омской железной дороги Иван Харитонович Мельников[4]. Конечно же, найти его не составило труда. На первом допросе тот заявил, что с Коротаевым лично не общался, но о трупах говорил со своей женой. По словам И. Х. Мельникова, ему о покойниках сообщил сменщик, стоявший на посту до него. Что любопытно, в показаниях И. Х. Мельникова фигурировало пять, а не шесть вагонов. Кроме того, сменщик якобы сообщил ему, что «в один из вагонов зашел стрелочник, желая поживиться, но выскочил оттуда, видя мертвых»[5]. Давая показания во второй раз, милиционер все же признал: после разговора с женой пошел к Коротаевым, чтобы те помогли ему, малограмотному, написать заявление о переводе в дневную смену, там втянулся в разговор и рассказал о стоящих на вокзале вагонах[6].

И. Х. Мельников вспомнил лишь фамилию своего товарища Ветрова, вместе с которым он заступил на службу[7]. Впрочем, протоколов допроса Ветрова не сохранилось, а вот личности сменщиков установить удалось: Воронков Семен Ефимович, 28 лет, грамотный, и Алашев Андрей Иванович, 50 лет, грамотный. Оба они признали, что действительно обратили внимание И. Х. Мельникова на пять вагонов, стоящих около 2-го пакгауза товарного двора. На вагонах были краской нарисованы белые кресты, и оба милиционера предположили, что содержимым вагонов могли быть мертвые тела. При этом ни тот, ни другой не признались в том, что являются авторами рассказа о якобы зашедшем внутрь вагонов стрелочнике. В их показаниях фраза о трупах фигурировала лишь как догадка, которую никто за твердо установленный факт не выдавал[8]. А вот И. Х. Мельников продолжил и на втором допросе настаивать на том, что история про стрелочника — не плод его фантазии, а одна из тех, что была ему рассказана на посту[9].

Так как новых имен и фамилий не последовало, то дальнейшее разматывание этого клубка распространения сплетен прекратилось. Что характерно, допрошенных к делу привлекать не стали. Единственным его фигурантом по-прежнему остался ученик торговой школы Кузьма Коротаев. Когда 11 марта 1919 г. ему зачитали собственное письмо, он ничего не стал отрицать, лишь уточнил, кто стал источником его сведений. Объясняя, почему он столь жестко высказался о лидерах белого движения, заявил: «по глупости»[10]. На вопрос о своих политических предпочтениях пояснил, что ни в какой партии не состоит и не состоял.

11 марта 1919 г. Кузьма Коротаев был отправлен в Челябинскую тюрьму[11]. Для юного мальчика, жившего с родителями, явно легковерного, экзальтированного, это должно было быть кошмаром. 24 марта 1919 г. военные следователи направили его дело прокурорам Троицкого окружного суда[12]. Собственно, те просто ограничились повторным допросом подозреваемого и свидетелей. Судебное решение, однако, никто выносить не торопился, хотя работу свою следователи завершили уже к 27 марта, постановив и далее в качестве меры пресечения содержать юношу в тюрьме. 14 апреля 1919 г. к судебным следователям обратился с заявлением отец мальчика, предложив выдать сына ему на поруки за залог в 300 рублей[13]. Следователи возражений не имели[14]. В деле сохранилась даже квитанция об уплате залога[15].

Что же затем произошло с этим юношей? Известные нам документы, увы, не дают ответа на этот вопрос. Остается лишь надеяться, что наивность и неосторожность, доверчивость и отсутствие критического мышления все же не стали причиной трагедии (хотя бы в данном случае).

 Канд. истор. наук, гл. археограф ОГАЧО М. А. Базанов